31 мая старейшей газете нашей области "Волгоградская правда" исполняется 95 лет
Последние 35 лет я считаю себя связанным с ней самым тесным образом.
Что считает она сама - неизвестно. Но, похоже, и в редакции вспомнили о том, что я имел некоторое отношение к газете. И был звонок с предложением - написать что-нибудь типа воспоминаний.
Не буду скрывать, мне стало тепло и хорошо. "И на юбилей пригласите?" – радостно спросил я собеседника. "Ну, это вряд ли, – быстро ответил он и, спохватившись, добавил. – Но решаю не я".
Да ладно, фиг с вами, другого я и не ждал. Нынче в моде память избирательная - был бы я депутат или, на крайний случай, олигарх какой, дело другое, а так...
Но писать в любимую некогда газету почему-то расхотелось. Хотя "типа воспоминания" против воли так и полезли в голову. Вот, решил предложить их читателям "Города героев". Во-первых, здесь их - читателей - гораздо больше, чем у нынешней газеты, а во-вторых, могу говорить, не оглядываясь на самолюбие редакторов юбилярши. Может быть, кому-то станет интересно.
Штатным корреспондентом "Волгоградки" я стал в начале восьмидесятых годов прошлого (кошмар!) века. И было это очень непросто. Меня сначала года два промурыжили внештатным автором, потом полтора года я обтёсывался на областном радио. И лишь после этого получил заветные "корочки" из красной кожи с тиснёными золотыми буквами, составляющими два великолепных слова – "Волгоградская правда".
Я был до того горд своим удостоверением, что демонстрировал его при каждом удобном и неудобном случае. Заходил подряд во все учреждения. Тогда охранников практически не было, я демонстрировал свои красивые "корочки" в приёмных и наслаждался подобием священного ужаса на лицах секретарш. А когда они, качаясь на ватных ногах (так мне казалось), уходили докладывать начальникам о прибытии "важного лица", быстро сматывался.
Я предъявлял удостоверение даже контролёрам в троллейбусе и трамвае. До тех пор, пока один пожилой дядька, отмахнувшись от краснокожей книжицы, содрал с меня целый рубль штрафа.
Но всё это были мелочи и суета. Главное, что я оказался причисленным к сонму небожителей. Говорю так без всякого преувеличения, поскольку для меня старожилы "Волгоградки" действительно казались кем-то вроде апостолов, сошедших с небес, чтобы поделиться своей непреходящей мудростью. Таковыми они остались для меня и до сих пор, несмотря на то, что были отнюдь не святыми.
Вот они встают передо мной, великие старики "Волгоградки": Юрий Баранов, Фёдор Ванчугов, Всеволод Ершов, Виктор Слобожанин, Генрих Сааков... За их плечами высятся представители уже следующего поколения: Владимир Мызиков, Юрий Беледин, Владимир Максимов, Александр Афанасьев, Анатолий Михайловский... Большинство из них уже вернулись в горние селения. Дай Бог здоровья тем, кто остаётся с нами.
Я бесконечно благодарен им за науку, которую они вбивали в меня, часто с юморком и матерком. И она здорово помогла мне не только в ремесле, но и в жизни. "Лихие девяностые" вычистили стариков из редакций, и, быть может, поэтому так упал уровень профессионализма у газетчиков наших дней. Прервалась связь времён...
В те годы в редакции существовала строгая специализация, и каждый из моих кумиров был в своей сфере и Бог, и царь, и герой. Юрий Баранов заведовал отделом строительства, и казалось, без его ведома на волгоградских стройках не ложится ни один кирпич. Да что там кирпич! Крошка цемента не могла двинуться с места без того, чтобы он не знал, куда и зачем она направилась. А ведь тогда масштабы строительства были не в пример нынешним.
То же самое и с Анатолием Михайловским, который руководил отделом промышленности. Самую скучную материю он превращал в увлекательнейшее чтение. Умница, эрудит – он был порой чрезвычайно смел в своих суждениях. Но вот удивительно: в годы перестройки он возвысился до поста главного редактора "Волгоградки", и куда что делось? Новый Михайловский стал скучен, одиозен и страшно боялся, как бы на полосы не проскользнула какая-нибудь ересь. Старая, как мир, метаморфоза.
Владимир Максимов вообще был выше моего понимания. Этот немногословный, с виду нелюдимый, человек знал о сельском хозяйстве больше тех, кто в этом самом хозяйстве непосредственно работал. У него всегда при себе была пухлая, исчерканная тетрадка, из которой он, как фокусник из пустого цилиндра, мог в любой момент достать любопытный факт, актуальную идею или прогноз, который всегда сбывался. А уж как он подавал всё это на газетной полосе – только руками развести.
Юрий Беледин – мой "крёстный папа", его могучее крыло прикрывало меня от всяческих напастей в первое время работы в "Волгоградке". Он возглавлял отдел пропаганды. Нынешнее поколение российских людей в упор не представляет, что это такое – писать пропагандистские материалы на пике "проклятого застоя", когда даже маленький шажок в сторону от догм считался провокацией со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да ещё при этом писать интересно. И не только для номенклатурного читателя, но и для широких масс. Юрию Михайловичу непостижимым образом это блестяще удавалось.
Как и Владимиру Мызикову, который заведовал отделом партийной жизни и нёс своё бремя самым достойным образом. А в перерывах между "обязаловкой" выдавал чудесные статьи "за жизнь".
Надо сказать, когда подули ветры перемен, и Мызиков, и Беледин не кинулись в "обличалово", как тогда было модно, они продолжали честно работать. Может быть, в их материалах лишь прибавилось злинки. Но во-многом благодаря их принципиальной позиции газета набрала тираж свыше 200 тысяч. И продавалась вся без остатка! Ничего подобного не было ни до этого, ни, тем более, после. И вряд ли уже будет.
Но самая, пожалуй, колготная сфера деятельности была у Фёдора Ванчугова – дяди Фёдора, как мы его называли. Он заведовал отделом писем, а их в редакцию приносили каждый день сотнями. Они разлетались по отделам, и дядя Фёдор бдительно следил за тем, чтобы ответы на них давались вовремя и были предельно корректны. И то и другое нам давалось с трудом, поскольку в море этих писаний здравые мысли попадались очень и очень редко. В основном писали нам просто любители водить пером.
Некоторые перлы из тех писем врезались мне в память накрепко. Вот, к примеру, цитата из присланного очерка: "На вопрос о сути вопросов, старый пулемётчик достал вопросник, состоявший из 97 вопросов". Ну, что мог ответить автору подобной "нетленки" молодой ещё газетчик, ужасно занятый множеством дел? Я бы ответил, конечно, достойно случаю, но дядя Фёдор беспощадно пресекал любые попытки грубить адресатам.
И, между прочим, успевал ещё и пописывать в родную газету. Был такой случай однажды. Мне выпала очередь быть "свежей головой". Это когда до обеда можно ничего не делать, а потом приходить на дежурство и ловить в газете всякие несообразности. Дежурным редактором был в тот день Фёдор Васильевич. И вот читаю я его статью: "Свинарка Утехина из колхоза "Красный партизан" получила от каждой свиноматки в среднем по 12 поросят. Большую помощь в этом ей оказал председатель профкома колхоза Григорьев".
Звоню по внутреннему телефону дяде Фёдору, читаю этот кусочек. Боже мой, как он смеялся! А, отдышавшись, спросил: "И какой же мупер это написал?" "Мупер" – у него было любимое прозвище и расшифровывалось как чудак на букву "м" первого ранга. Да вот, говорю, подпись – Ванчугов.
Я не успел договорить, как он был уже у меня за спиной и рвал из моих ослабевших рук оттиск полосы. До сих пор не пойму, как он, немолодой уже человек, смог в две-три секунды взлететь с девятого этажа на десятый. Чего только не сделаешь ради престижа любимой газеты.
С этими дежурствами вообще был большой геморрой. Кроме "свежей головы" газету вычитывали дежурный редактор, стайка наших корректорш, ведомая блистательной Тамарой Паллной Духаниной. А на самом верхнем этаже сидел ещё "литовец" или попросту цензор, который прикрывался эвфемизмом "сотрудник ЛИТО (литобъединения)". Правда, он не обязан был ловить опечатки, но хорошие "литовцы" почитали это за свой служебный долг.
Каждый уровень демонстрировал повышенную бдительность. Однажды я дежурил с только что назначенным к нам заместителем редактора Игорем Тузиковым. Это было его первое дежурство, и, конечно, он мандражил гораздо больше меня, уже освоившегося в редакции и поднаторевшего в текучке. Вахта подходила к концу, все полосы были вычитаны и подписаны мною. Нужна была виза Тузикова. Захожу к нему, он сидит бледный и держится за что-то в области сердца. "Посмотри на "фонари", – слабо выговаривает он, – как мы могли пропустить?!"
"Фонари" – это первые буквы слов в начале статьи, выделенные жирным шрифтом и выписанные большим размером. Смотрю я на них и сообразить ничего не могу. Всё, вроде, нормально, на полосе разместились три статьи, соответственно – три фонаря: И, Р, и С. "Нет-нет, – страдальчески поправляет Игорь Николаевич, – ты прочти их в обратном порядке". Подождав, когда моё веселье чуть утихнет, добавляет: "Это же партийная полоса, а мы её обос...".
Газета в тот день вышла лишь под утро.
Была в редакции прекрасная традиция: обозревать (мы называли это – обзирать) вышедшие номера и выделять статьи, как лучшие, так и худшие. Работала даже специальная комиссия, которая отбирала лучшие материалы и предлагала редактору кандидатуры на звание "Лучший журналист месяца". Кроме неслыханного почёта, к званию прилагались 40 рублей – сумма по тем временам очень даже приличная.
Возглавлял комиссию работавший в моём отделе Валерий Красноруцкий, молодой человек, носивший окладистую ярко-рыжую бороду. Эта борода буквально сводила с ума главного редактора Василия Скрыпникова. Часто он зазывал меня к себе и, почему-то понизив голос, жарко допрашивал: "Он не баптист у тебя?" И, поразмыслив, добавлял задумчиво: "Матом не матерится". "Да что вы, Василий Ефимович, нет, конечно, – уверял я его, – я тоже не ругаюсь". Редактор недоверчиво смотрел на меня и оглядывался по сторонам. "А борода?!" – выдвигал он убойный аргумент, округляя глаза. "Борода – да, – соглашался я, – тут не попрёшь. Но, может быть, он из мормонов?". Редактор тихо ругался, разговор откладывался до следующей недели и повторялся снова.
Ох, чувствую раззуделась рука, неудержимо толкаются в память люди и события. Но ведь всего не расскажешь в одной статье. Спасибо судьбе за то, что жизнь моя сложилась так, как она сложилась. За то, что попал в круг замечательных журналистов и интереснейших человеков, что дышал с ними одним воздухом, пил из одних стаканов и делал лучшую в мире газету. Она навсегда останется со мной, и никто, никто-никто не в силах отобрать у меня годы, проведённые с ней. Живи долго, родная газета! Можно ещё много сказать о тебе сегодняшней, но в этом месте нам лучше расстаться.
На снимках: космонавт Юрий Малышев в гостях у редакции. Слева направо: Владимир Максимов, Михаил Ржаксенский, Фёдор Ванчугов, ваш покорный слуга, Николай Кострыкин, Всеволод Ершов, Василий Скрыпников; чего-то говорю Марку Захарову; в знаменитых Ураковых пещерах вместе с руководителем спелеологов Михаилом Годуном; на посту!
