- Кто пришел? - послышалось в домофоне.
- Бабуль, это я, открывай! - говорю я и бегу вверх по ступенькам.
В подъезде эхом отзывается щелчок щеколды, а через пару секунд отворяется дверь. На пороге моя бабушка заботливо придерживает входную дверь - сквозняк так и норовит захлопнуть ее прямо перед моим носом.
Через пару минут мы будем уютно сидеть вместе и, обсуждая последние новости, пить душистый чай.
- Я же вчера на концерт в школу ходила в честь 76-летия победы в Сталинградской битве, - начала разговор моя бабушка Анна Васильевна Шошина, «дитя» Сталинграда. - Ну, и молодцы ученики, порадовали нас, стариков!
... С детства помню ее рассказы о войне. Далеко не все они были с хорошим концом. Но я все равно любила и люблю слушать их. Почему? Там всегда жили какие-то особенные люди. Иногда мне казалось, что с некоторыми из них я знакома и побывала там, в той военной реальности.
- Баб, а ты можешь рассказать о своем детстве снова? - с некоторой дрожью в голосе прошу я.
Она отставляет кружку с чаем, снимает очки и говорит на выдохе:
- Мне вот-вот должно было исполниться двенадцать, когда началась война. В наших Больших Чапурниках, сегодня это Светлоярский район, на столбе висела огромная старинная черная «тарелка» - репродуктор. Радио, как сейчас принято говорить. Вот по нему в июне сорок первого и объявили страшную весть...
- Ты могла представить тогда, что вас ожидает?
- Нет, конечно, нет! Помню только испуганное лицо мамы, а папочка сразу сказал: «Ну, мать, ухожу! Береги детей, теперь ты за главную». Сразу после начала войны забрали моего брата. Никогда не забуду, как он произнёс: «Дорогие родители, я один сынок у вас. Ухожу, видимся, может, в последний раз». А позже, в ноябре, ушёл и папа. Тогда и началась наша школа жизни.
- Как прощались?
- Провожали всей деревней! Мужики шли, за ними - женщины, мы, дети, рядышком бежали. Всем табуном. Шли телеги, запряженные быками или лошадьми. Тяжело было: сколько слез, сколько криков!
Летом сорок второго немец подошел уже совсем близко. Поэтому бомбить стали страшно, но пока к нам в деревню немцы не заходили. Бывало, залезешь на крышу сарая и видно, что весь центр Сталинграда полыхает, аж зарево стоит! Однако вскоре и до нашей деревеньки добрались.
- Вас эвакуировали?
- Всех перевезли на баржах через Сарпу, кроме нас. Мы остались. Мама сказала так: «Смерть, если придет, то примем на месте». Когда сильно бомбили, то мы бежали в дом к моему дяде, который жил на окраине села. Мне поручалось нести небольшой чемоданчик с документами. Совсем маленьких деток на руках несли, а тех, кто постарше, сажали на плечи - «на гачки» - так, по-деревенски это называлось. А уж взрослые несли мешки с сухарями.
- Часто бомбили?
- Да, особенно в сорок втором. Однажды не успели спрятаться, упали на землю, невольно став свидетелями воздушного боя. Самолеты низко летели: видно было и свастику, и нашу красную звезду. Если честно, до сих пор не знаю, чем дело закончилось: через пару минут самолеты скрылись. А так «дразнили» нас «мессеры» часто: специально летели низко, словно готовы сбросить на нас бомбы, им это в забаву было.
Как затишье ночью, между бомбежками, мама говорила: «Дочка, бери икону и читай “Живые помощи”». Обегу дом трижды, а страшно-то как! Но, наверное, и правда молитва помогла: дом сохранился... Кстати, в нашем поселке жилыми остались всего два дома. А между ними было вырыто три блиндажа, в которые к нам приносили раненых с поля боя. У нас поселились семь санитаров, среди которых была одна девушка — Тоня. Хрупкая, небольшого росточка с санитарной сумкой через плечо — так я её помню. В минуты затишья Тоня весело и забористо играла на балалайке, настроение нам всем поднимала.
- Баб, а вы помогали ухаживать за ранеными солдатами?
- Да, главным у нас санитар Юрка был. Он-то и раздавал приказы. Как-то привели и принесли к нам целую воинскую часть, солдаты кричат: «Воды, воды!». Мы же только главного Юрку слушаемся, а он чётко и строго: «Раненым в живот воды не давать!».
Когда наступало затишье, чаще ночью, солдат в госпиталь переправляли, он находился в двух километрах, а мы бежали в баню бинты стирать.
- Самые жестокие бои были на рубеже 1942-1943 годов, - чуть помолчав, продолжила бабушка. - Тогда по окраине нашего посёлка как раз проходила линия фронта. Зима. На улице мороз трескучий, вдруг слышим: все загудело, заревело! Тогда подумали, что немец уже тут, прорвался, а это наша танковая часть пришла. На солдатах - порванные ботинки, обмотки, лёгкие шинелишки. У нас они тогда и поселились.
И еще был случай: как-то ночью сорок третьего услышали мощный стук в дверь - она на засов была закрыта. Мама сказала: «Что будет, то будет. Повезет — не перестреляют». Открыла. А на пороге - здоровый мужик с автоматом в руках. За мамой высыпала вся наша «стая» детей. Мал мала, меньше. И все глаза вытаращили, замерли: что теперь будет, чего ждать? Постоял тот мужик немного, пробежался взглядом по женщинам, детям и сказал только одно слово: «Закрывайтесь». И ушел. В ночь и в стужу. Вот перепугались мы тогда!
- Когда сильно бомбили и вы жили, в основном, в блиндажах, удавалось домой пробираться?
- Иногда аккуратно, потихоньку перекочевывали в дом. Холод стоял жуткий - окна ведь все выбиты! Мы их тогда кое-как кирпичами заложили, оставив лишь маленький просвет. У дома гильзу нашли из-под снаряда и солдатский ремень. Внутри гильза была полая. Мы её обмотали тем самым ремнём, бензин подлили и зажигали. Так мы хоть немного могли греться.
- А шалили, бабуль?
- Конечно! Как без этого – детворой же были! Помню, в нашем доме поселились лейтенанты, поставили на окно непонятный чемоданчик. Стали мы наблюдать с сестрой Зинкой, как они с ним обращаются. Уж больно занятно было, что они кому-то постоянно говорят: «Тайга. Тайга. Приём». Когда все ушли, мы долго подступиться к тому чемоданчику не могли, но потом решились - любопытство все-таки взяло верх! Сняли трубку и тоже начали звать: «Тайга! Тайга! Ответьте. Прием!».
Ой, какую мы потом «тайгу» получили! Все военное начальство на ноги поднялось. Военная тревога! Мама же как узнала о наших проказах, за косы оттаскала. Чтоб больше было неповадно к странному чемоданчику даже близко подходить.
- Бабуль, а ты часто вспоминаешь те страшные события?
- Воспоминаю... Часто... Да и как такое забыть?!
- А забыть о том, что тогда случилось, хотела бы?
- Нет, Сонечка, ничего не хотелось бы мне забыть, ни один из уроков той страшной и жестокой школы жизни - войны. Никому в мире не пожелаю я пережить то, что пережили мы, сталинградцы, - горестно сказала бабушка, и по ее щеке потекла слеза. - Но страшная и подлая война научила нас самому главному: доброте, сочувствию, душевной щедрости, мужеству и дружбе. Война научила нас, как делить последний кусок хлеба с чужим человеком и даже в самой безнадежной ситуации надеяться и верить в лучшее. Иными словами, именно война научила всех нас быть настоящими людьми...
Комментарии
Это правда
Старый доктор
Самому молодому фронтовику сегодня 92 года. Конечно, все они на диете и им нужны простые и полезные продукты, как те что в наборе.
Ничего смешного там нет.
Нет такого закона обязывающего власть делать подарки ветеранам. Что подарили, тому и радуйтесь. Много го старикам надо? В первую очередь почет и уважение.
куррвиметр
Гниль нации