Войти

Зайти в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить

Создать аккаунт

Поля помеченные (*) обязательны к заполнению.
Имя *
Логин *
Пароль *
Повторите пароль *
Email *
Повторите email *

Социум

Нас лечат или?..

dpoУгораздило же меня на праздники угодить в больницу. С гипертоническим кризом. Так и вижу понимающе-сочувственные улыбки.

Хотите - верьте, хотите - нет: не пил, бокал сухого вина не в счёт. Однако тряхнуло порядком. Так, что первые картинки моего репортажа шли как бы в тумане, не очень резко и, как говорят телевизионщики, рапидом. Другими словами, замедленно и плавно.

 Матёрый доктор и молоденький парень из бригады скорой помощи в один голос заявляют: немедленно в больницу! Матёрый человечище уточняет: в больницу номер семь. И добавляет: хотя ему как офицеру стыдно такое предлагать.

Смысл сказанного начинает доходить до сознания, когда, держа в виду спину провожающего, тащусь через длинные больничные коридоры. Вернее, плыву, отталкиваясь от неимоверных запахов, стонов, криков.
В палате детали уже не различаются, лица сливаются. Последнее, что вижу - капельница, от неё тянется шланг и вонзается мне в руку. Потом - обрывки липкого сна, жжение по всему телу и всеохватная тоска.
Утром оказывается, что я жив. И, значит, надо жить дальше.
В нашей палате пять мужиков от 40 до 60 лет. Вместе со мной - три Владимира, поэтому про себя я присваиваю им, как императорам, порядковые номера.
Владимир Первый страдает, кажется, всеми болезнями на белом свете. Однако, несмотря на это, или именно благодаря этому, обладает взрывным характером. Причём выражается это странным образом.
Тут, наверное, наглядней будет привести сравнение, так сказать, на местном материале. В палате пытаются разогнать мрак лампы дневного света. Две, так или иначе, исполняют свои функции, третья их игнорирует полностью. Четвёртая включается на полминуты-минуту. Происходит это неожиданно и сопровождается всякий раз гулом, треском и шипением. Так вот, четвёртый светильник - это и есть Владимир Первый. Обычно он лежит на кровати, безучастно глядя в потолок. Но время от времени взрывается гневным монологом на вольную тему. А поскольку человек он, судя по всему, начитанный и многознающий, разнообразие тем, красочность их подачи впечатляют.
У Владимира Второго болезнь, которую никак не определят. По правде говоря, определять-то и некому, нас поддерживают только дежурные врачи да медсёстры. Остальные специалисты выйдут 11 января. И, в ожидании этого благословенного дня, Владимир Второй задыхается, кашляет, тоненько с придыханием стонет. Как и все мы, часто обретается под капельницей. Она, похоже, вообще панацея от всех болезней, сёстры снопами развозят их по палатам.
Валерий - обстоятельный, хозяйственный человек. Читает жёлтую прессу, потом пересказывает нам её содержание. Когда надевает очки, похож на политолога Глеба Павловского. Снимает - перед вами постаревший Глухарь из популярного сериала.
И, наконец, звезда балета, как назвал его Владимир Первый, - Оскар. Точности ради, надо упомянуть, что приходящая жена называет его Ромой. Но себя он именует именно Оскаром. У него нет ноги, зато присутствует куча других болячек, начиная с диабета и заканчивая одышкой.
Его жизненный цикл распределён на промежутки, длительность которых меняется по известным только ему причинам. На первом месте - несомненно, поглощение пищи. Именно поглощение, а не еда. Он потребляет всё подряд, несмотря на присутствие диабета. И, что самое катастрофическое для нас остальных, значительное и непременное место в его меню занимает чеснок.
Затем следует прогулка по коридору и даже на улицу. Потом - сон. Он может спать в любое время. Длительность почивания варьируется от 40 минут до 12 часов. По пробуждении - всё начинается сначала.
И главная его особенность. Вернее, две. Обе главные. Первая: что бы Оскар ни делал, он всё время говорит. Не умолкая и почти не делая пауз. Легко и непринуждённо переходя от темы к теме. Как определил тот же Владимир Первый, кажется, что во рту у него не язык, а колотушка, которой он бухает по головам окружающих.
Вторая особенность Оскара в том, что в каком бы промежутке он ни находился, его организм извергает пучины звуков и запахов, свойственных мужской физиологии. В результате чего, атмосфера в нашей палате напоминает гестаповскую газовую камеру, осложнённую чесночным сирокко. Я теперь понимаю, почему вампиры боятся чеснока и даже гибнут от него в страшных муках. И от души жалею их. Но они-то гибнут здоровыми, а мы - и без того больные.
Да, мы больные. Человек, попадая в больницу, теряет свои социальные определённости. Это за больничными стенами он был токарем, продавцом, служащим, художником... Здесь он просто больной в обществе больных.
Больные - это не попутчики в поезде. Хотя бы потому, что вынуждены иногда проводить друг с другом гораздо больше времени, чем даже в поезде Волгоград-Тьмутаракань. Но они вдобавок объединены несчастьем, которое случилось с ними. Если в обычной жизни всё перемешано, и здоровый часто не слышит больного, то здесь чувства обострены. И каждый чутче слышит соседа, потому что ему тоже больно.
Это диктует свои законы общения. Владимир Второй, например, всегда открывает Оскару дверь, приносит баланду, извините, еду из раздатки, ставит чай. Если у кого-то кончается раствор в капельницах, об этом обязательно будет доложено медсестре. Понятно, что о кнопках вызова в палатах говорить не приходится.
Обслуживающий персонал, в большинстве, тоже включён в эту систему отношений. Четыре раза в день в коридоре гремит объявление, исходящее из уст раздатчицы Тамары: «Родненькие, на завтрак!» Меняется только последнее слово в зависимости от времени суток. Первое - неизменно.
Тамара вообще исполнена крупного тела, благодушия и сострадания. По неопытности, мои близкие не положили мне в пакет ни ложки, ни миски. Без них я был бы обречён либо на голодание, либо на хлебание из пригоршней. Выручила Тамара, раздобывшая необходимые аксессуары.
У медсестры Надежды (имечко для больничного работника - прямо в десятку) даже неприятные слова звучат ласкательно: «Ребятки, на укольчик! Таблеточку, пожалуйста. Сейчас системочку поставим, потерпи, лапонька».
Только однажды у неё вырвалось. Женщину из палаты срочно эвакуировали в реанимацию, каталка что-то зацепила на повороте, об пол грохнулся и разбился какой-то аппарат. Надя несколько секунд потрясённо смотрела на осколки, потом искренне спросила непонятно у кого: «Господи, да как же можно работать в такой больнице?!» И убежала в процедурную, досказать остальное.
Согласен - работать невозможно. А каково здесь находиться?
Это я перехожу к быту. О лампах уже сказано. Оконное стекло треснуло, заклеено скотчем. При надлежащей погоде из-под него задувает ветер, кружится вокруг продавленных кроватей с облупившимися, потрескавшимися грядушками, свободно залетает в тумбочки, давным-давно потерявшие дверцы. На двери - куцая вешалка для верхней одежды. Двух её крюков, естественно, не хватает, поэтому в стену вбиты ещё два здоровенных гвоздя.
Выходим из палаты. Коридор выстлан плиткой, которая местами отвалилась, местами отстала от основания и «разговаривает» под ногами проходящих.
О празднике напоминает небольшая сосенка, украшенная разноцветными шарами, но впечатление несколько портит прикреплённый рядом на стене плакат, извещающий о месте и времени встречи членов общества больных СПИДом.
Умывальник один на десять палат. То есть, как минимум, на полсотни человек. Вообще-то, раковины две. Но одна течёт, и потому отключена.
Туалета - два. И у мужчин, и у женщин. Не знаю, как у представительниц прекрасного пола, но наши нужные места запираются на гвоздик. Простота нравов необычайная. Она ещё более упрощается, когда в один из дней дамская комната оказывается неисправной. О том, что происходило в этот период вынужденного слияния, предоставляю каждому судить по степени его воображения. Уверен, оно всё равно окажется недостаточным. И вечный бой, покой нам только снится.
В конце коридора, напротив туалета, две каталки. На них расположились бомж и женщина, доставленная милицией в мертвецки пьяном состоянии. Женщина, до подбородка накрытая одеялом, второй день молчит, лишь изредка просит водки.
Зато бомж невероятно активен. Комментирует всё, что происходит в коридоре, задевает медсестёр, у каждого пытается стрельнуть сигаретку. Откликается только Оскар, останавливается и читает лекцию о вреде курения.
Бомжа постоянно донимает ещё один больной, которого, кстати, тоже зовут Владимир. Однако все называют его Вован, поэтому он проходит у меня без номера. Вован выходит в коридор, удобно устраивается на кушетке и вступает с бомжем в диалог. Не стесняясь в выражениях, оценивает умственные способности бомжа и его ближайших родственников, прохаживается по его родословной, характеризует его анатомию и прочее. В ответ получает приблизительно тот же "джентльменский" набор, только в ещё более хулительной форме. Кушетка и каталка стоят довольно далеко друг от друга, стены в палатах изготовлены, кажется, из картона, поэтому свидетелями диалога становится всё отделение. Однако особых сетований нет: всё-таки развлечение.
Вскоре появляется ещё одна забава. Женщина на каталке на третий день утром вдруг поднимается и садится, отбросив одеяло. Под одеялом - из одежды ровно ничего. Тут больше принимаются негодовать женщины. Забава, правда, продолжается недолго. Женщина часа через два умирает. И вот ведь как бывает: если бы ей дали водки, она, может быть, осталась жива.
По стенам развешаны цветные календари с изображением Романа Гребенникова. Волгоградский мэр просветлённо вглядывается в одному ему ведомые горизонты. Чуть пониже перечислены шесть достижений городской власти: автобус - многодетной семье, открытие спортсооружений, новая техника - коммунальщикам и так далее. О медицине - ничего.
Ах, если бы здесь хоть что-нибудь реальное, в том числе и для этой многострадальной больницы, было сделано, думаю, нашему мэру многое бы зачлось.
Дело не в одном, конечно, Гребенникове. Судя по всему, таких больниц по России тьма-тьмущая, и везде наверняка происходит примерно то же самое. Когда лежишь в больничной палате, в голову лезут неуместные вопросы, на которые очень трудно отыскать ответ. К примеру, почему выкладывают по коридорам общих больниц пьяниц и бродяг, щедро разбрызгивающих всевозможную заразу? Неужели нельзя выделить для них специальные помещения? Или хотя бы отдельные закутки? Почему полная врачебная помощь невозможна в праздничные дни? Почему в наших больницах, по части оборудования, лекарств и условий существования, почти ничего не изменилось с гоголевских времён?
И, наконец, нас лечат или нас убивают?
...На потолке моей палаты - фигурный протёк, я изучил его до мельчайших деталей. Он представляет собой руку с вытянутым средним пальцем - жест, пришедший к нам из американских фильмов. Будто кто-то сверху злорадствует в наш адрес: дескать, хана пёсику, дожали мы вас.
Но следом за этой фигуристой конечностью на потолке чётко проглядывается кулак с высунутым большим пальцем: вот, фигу вам в дыхало, не дождётесь! Не такое видели, переживём и это...
Не болейте, граждане!

Добавить комментарий

Защитный код

Хроника событий

  gorodniz1
© 2010-2022 г. Международный информационный портал "Город героев"