Отклик на книгу волгоградского писателя Сергея Синякина «Горькая соль войны»
Прежде, чем говорить о своих чувствах, возникших от прочтения книги, поясню то, почему её прочитал и почему откликнулся написанием этого текста.
Знаю, что есть группа людей, которые не перечитывают ничьих книг. Теперь к ним присоединюсь и я...
В летнюю жарищу 2010-го ничего делать не хотелось: ни ремонтировать дачный дом, ни пропалывать всяческие клубники, ни общаться с давно знакомыми и не знакомыми. Все-таки поковырялся в земле, понаворочал цементного раствора, истекая потом. После чего стал перечитывать Н.Некрасова и М.Лермонтова, которых считал и считаю, в ряду многих других, главными моими учителями в написании литературных текстов. А тут и Сергей Синякин подарил только что вышедшую очередную свою книгу.
Так что прохлада от дачного пруда, газона, сплошная тень от сросшихся крон яблонь, груш, вишен, удобное кресло и книги трёх авторов - благодать!
В этот раз классики перечитывались с огромным трудом, порой, возникала крамольная мысль - какие-то их тексты можно было бы и подредактировать. То и дело эту мысль отбрасывал. Пока не избавился от неё окончательно, решив, что глумиться никоим образом нельзя над тем, кто никогда не сможет тебе возразить или достойно ответить. Лучшим решением будет - никогда больше не перечитывать! Никого...
Но Синякин - вот он! Живой и аналитичный. Можно и поспорить. Так я открыл его книгу.
Если бы я вздумал писать рецензию, а не отклик, то начал бы, естественно, с того, что книга выстроена по мере наступления времён: перед бомбёжкой города, бои на подступах, в кварталах, накопление сил для окружения германцев, разгром оккупантов, послевоенные судьбы окопных и штабных героев. Но я знаком с творчеством С.Синякина, и был уверен, что в очерёдности прозаических миниатюр есть авторская осмысленность, поэтому стал обыкновенным читательским образом вникать в события. И чему сразу же внутри себя удивился: не заставлял вчитываться, вдумываться в лингво-литературно-метафоро-образные способы пишущего, а обыкновенным образом нырнул в тексты и утонул в них.
Одна из причин - знакомые названия мест: Городище, Гумрак, «Красный Октябрь», тракторозаводцы, Мечётка Сухая и Мокрая, Мамаев курган, Лысая гора. Но главное, пожалуй, Бекетовка. Именно оттуда моего деда Тимофея, тяжело раненого, увезли в госпиталь под Махачкалой, где он умер от ран. Этот факт был как пароль, как пропуск в душу. Не только прошлое, но и настоящее моего рода и, как оказалось, не только моего, смотрело со страниц книги С.Синякина.
Вот несколько цитат из зарисовки «Немецкое кладбище». «Мы (пацаны -авт.) раскапывали могилы... Вокруг нас постоянно крутились какие-то дядьки, покупали найденные предметы. Рассказывали, что один такой мужик купил... перстень... за огромные деньги... Подобные слухи подогревали наш азарт... Скалящиеся черепа с пустыми глазницами были когда-то живыми людьми... Никто из нас не уподобился Гамлету, не заглянул в пустые глазницы, отражающие будущее каждого из нас... А потом пришли бульдозеры и кладбища не стало... Я понимаю теперь, как страшен мой город в чреве своем».
Не могу, не в силах цитировать фразы из «Темны твои воды, батюшка-Дон...». Коротко: мать, доведенная до отчаянья холодом, голодом, то плачем, то всхлипыванием умирающих детей, погрузила троих своих малышей в глубину донских вод. Так не могло и не может быть, чтобы мать!!! Да, не может. Но она, начинаю понимать, сошла с ума. Что же такое может сотворить с матерью война, чтобы она решилась на подобное?
Или это - из «Уловы сорок второго»: «...Тот, кто хочет понять, что такое ненависть и любовь, должен представить буро-зеленые глубины, в которых печально высвечивается рожденный для долгой жизни младенец, тонкие женские руки, созданные для того, чтобы обнимать любимого, и мужские лица, в которых навсегда поселилось отчаяние, вызванное бессилием что-то поправить... А трупы все плыли и плыли...».
Читающий эти строки может подумать, что автор книги «Горькая соль войны» стремится показать войну односторонне - страдания российских людей и жестокость оккупантов. Это совсем не так. Вот ещё несколько примеров.
Из рассказа «Последняя охота»: «...- Я надеюсь на вас, - сказал Гердеру командир стрелкового полка, занимавшего позицию у кургана. - Этот русский - настоящий сатана. Он уложит весь полк, если вы его не остановите...
- Зайцев, - сказал Чуйков. - Сделай эту суку! Не даёт поднять носу...
Двое сидели в засаде, каждому из них сейчас был нужен только другой...
...Лиса осторожно поднялась на верх и побежала по полю... К черным бугоркам
она не подходила, даже если от них пахло пищей. Бывшие люди казались ей опасными и после своей смерти... Лисица принялась ожесточённо копать мертвую, неподатливую землю. Первую мышь она проглотила не разжевывая...
Зайцев некоторое время наблюдал за лисой... Рисковать не следовало. Да и жалко ему стало эту грациозную охотницу...
Гердер наблюдал за лисой. Красива она была! Очень красива!..
...Лиса наелась...и вспомнила о тех, кого она оставила в норе. Тревожное время, в котором невозможно вырастить детей...
Майор Шафаров,... он возглавлял интендантскую службу,... заметив лису,... потянул у бойца из боевого охранения винтовку... Шафаров внимательно выцеливал лису, уже представляя, какой фурор её пышная зимняя шкура произведет в штабе...
Франц Гердер заметил, как оружейный ствол блеснул на русской стороне... Русский выстрелил... Гердера вдруг хватила ненависть к... русскому, который так по-хозяйски вел себя на передовой... Раздраженный мозг послал короткий импульс в палец, лежащий на спусковом крючке... В момент выстрела обнаружил себя. Зайцев... прицелился быстро. Холмик, в который попала пуля, вздрогнул, на мгновение приподнялся, чтобы тут же неподвижно застыть на поле...
Лиса пришла в себя. Бок жгло, словно он был искусан соперницей. Не хотелось двигаться. Но долг заставил хищницу собраться,... её ждали... Щенки проснулись и азартно принялись тыкаться в раненый бок в поисках сосков.. Где-то наверху затрещали выстрелы, по полю... побежали люди. Они утверждали себя и во имя этого утверждения нещадно уничтожали друг друга...»
Ещё пример из зарисовки «Путь на Голгофу: «Колонна пленных немцев растянулась до горизонта...обессилевшие все более отставали. А этого делать было нельзя... потерявшие надежду люди ложились на промерзшую землю, уже не обращая внимания на клацанье затворов, смотрели в небо и ждали, когда спасительный выстрел оборвет их мучения...
- Седых, - сказал один из конвоиров. - У тебя патроны есть?
- А ты что, уже обе обоймы растратил? - удивился второй.
- Обе, - сказал конвоир.
- ...Я вот проще делаю... штыком или прикладом добиваю».
В зарисовке с претенциозным названием «Аз воздам...»: «По улице, прижимаясь к домам, шли русские солдаты. В бараке, что чудом уцелел над оврагом, беспокойно шевелились немцы... Ганс Крогер вытянул из-под одеяла черные, обмороженные ноги, чтобы русские... поняли, почему он не может встать и сдаться в плен... В овраге сухо и редко стрелял карабин.
- Меня, меня не забудьте! - крикнул вслед (выходящим - авт.) Крогер. -
Скажите, что меня нужно отправить в госпиталь!
И взмолился вполголоса: «Господи! Сохрани раба своего!»
Вошел русский лейтенант... посмотрел на лежащего Крогера..., сплюнул и
расстегнул кабуру...
- Нет, нет, - залепетал Ганс. - Я болен, господин офицер! Я болен!
Пуля разнесла его череп...
- А этих куда? - автоматчик стволом указал на толпящихся немцев...
- ...Спусти их в овраг! Рудаков разберется...».
Коротко процитирую ещё одно описание. «Место называлось Собачья бойня... Сюда свозили мертвых немцев с мест боёв... Трупов было столько, что рябило в глазах... Часть трупов сохраняла обычный вид, часть выглядела тушами из мясной лавки... Овраг казался бездонным, его жадный рот принимал все новые и новые сотни трупов, и казалось, что уставшая от войны земля никогда не насытится.
- Ради чего? - сказал однажды в сердцах Стешин. - Ради чего всё это было?
Водитель грузовика, стоявший рядом, недоуменно посмотрел на него... Он всегда осматривал черные кисти рук мертвецов, сброшенных на дно кузова его грузовика. Десятка три золотых обручальных колец и перстней, которые он хранил в тайнике..., давали надежду на будущую сытную жизнь после войны и тёплый домик на Дар-горе...».
Ещё пример уже из мирного времени в нашем городе: «На Привокзальной площади зарезали военного... Зарезали его два хмыря из приблатнённых... Их заметил милицейский патруль... и убежать приблатнённым не удалось... Их привели к дежурной части, а военный остался лежать в темноте, крепко сжимая сидор, в котором вёз подарки родным... Блатняки, поняв, что вляпались крепко, презрительно (картинно - авт.) щерились и курили фасонисто папиросы «Беломор»...
И тут пришел друг-товарищ убитого, они вместе ехали в Себряково, откуда их призывали на войну, он за пирожками с картошкой стоял, когда его приятеля подрезали... Война по убитому гвоздила снарядами да пулями, эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова»... его убить не могли, а тут, нате вам, два сопляка, только бриться начали, те, кого он на фронте защищал..., сунули ему нож в сердце... Друг-товарищ посидел над убитым, вытер слёзы..., и пошёл к задержанным...
- Стоять! - закричал милиционер...
С такого расстояния солдат не промахивается, один из приблатненных сунулся мордой в землю, а второй вдруг страшно побледнел, упал на колени..., и так, на коленях..., вытягивая руки:
- Дяденька! Дяденька, не надо!
И тоже ткнулся заплаканным лицом в заплёванную истоптанную землю».
Если бы я сказал, что после прочтения книги «Горькая соль войны», мне хотелось рычать от бессилия, а в мозгу пульсировала фраза, сказанная в сердцах одним из героев книги: «Суки! Зверьё!»*, то это была бы неправда. Не совсем правда. Вот что именно было: я вспомнил, что так переживал в пятнадцать-шестнадцать лет, после того, как закрывал последние страницы книг о войне. И в те моменты сам я готов был стать сукой и зверем, чтобы мстить, мстить и мстить, не понимая - кому и за что именно. Как не понимаю этого и сейчас. В одном лишь уверен: в каждом сидит невидимый зверь. У одних он в полной готовности впасть в ярость, у других спрятан глубоко-глубоко. Война ярко высвечивает это звериное и глубину его спрятанности. А книги о войне, и именно эта книга, выполняют трудную работу, дрессируя, обуздывая зверя, загоняя его в самую глубь человеческой натуры.
Мне, пожившему, такие книги уже не нужны, их не перечитываю. Они должны приходить к читателю своевременно - тогда, когда сука и зверь ещё очень молоды, горячи и безрассудны.
Будь на то моя воля, то издал бы «Горькую соль земли» миллионным тиражом, сделал бы всё, чтобы она оказалась в руках таких ещё молоденьких и гормонально неустойчивых юнцов.
На снимке: Сергей Синякин.